Газета коммунистическая.
http://compaper.info/?p=6548
Что такое отчуждение и как оно проявляет себя в повседневности? В чем смысл жизни и почему он универсален для всех? С сегодняшнего дня мы публикуем большой материал, посвященный анализу современной контркультуры, капиталистической системы, пагубного влияния товарно-денежных отношений на отдельно взятого человека и всего общества, а также многим другим вопросам.
Часть 1: Политэкономия человеческих страданий
Все мы ещё с детства знаем набившую оскомину фразу о том, что главное для человека — быть счастливым. Что такое счастье при этом не упоминается, либо упоминается («у каждого своё счастье»), но так, что легче от таких упоминаний определенно не становится. Так или иначе, уже повзрослев, люди продолжают искать это пресловутое счастье. Одни рвутся к нему, разбивая свои кулаки о вездесущие стены, сталкиваясь с внутренними и внешними преградами, ставя перед собой глобальные цели. Для них не существует компромиссного варианта, нет возможности остановиться на полпути и взять полусчастье, — такое же, но размером поменьше. Да и может ли быть иначе, ведь для таких людей есть только две формы жизни: гниение и горение. Другой же тип людей, наломав дров в бурной и беспечной молодости, с годами начинает переоценивать факт своего относительно стабильного существования и заталкивать такое необъятное понятие как «счастье» в тесную и укромную комнатушку, размазывая его по новеньким обоям, чайному сервизу, экрану монитора и прочим прелестям тихой и мирной жизни. Но есть и те, кто пошёл третьим путем, отринув одновременно и дорогу революции, и дорогу мещанства. Речь идет о тех, кто выбрал путь осознанного саморазрушения.
Почему люди теряют смысл жизни? И имеют ли они вообще его? Для того чтобы ответить на этот вопрос, необходимо понять, откуда вообще человек черпает себя, откуда берутся его мысли, идеи, жизненный настрой и, собственно, сама личность. Для этого нужно совершить небольшой экскурс в философию, поскольку от этого напрямую будет зависеть наш ответ на поставленный вопрос. Итак, можно пойти двумя путями – изучать мир таковым, какой он есть, используя научную методологию, или заниматься фантазированием и подменять истины её причудливыми отражениями ради развлечения или самоуспокоения. Первый вариант свойственен диалектическим материалистам, второй — различного рода идеалистам. Мы пойдем непопулярным путём и начнем исследовать явление так, как того требует наука, а не наши сугубо личные предпочтения.
Диалектический материализм, будучи философией действительности, настаивает на том, что материя первична, а сознание вторично. Сознание — это форма движения материи, оно противопоставлено материи только как частное общему. Вторичность сознания опять-таки абстрактна — конкретно сознание неразрывно связано с материальной жизнью общества, первичность материи только в том, что без материи нет сознания, но без сознания материя есть. Ограниченность сознания заключается в том, что оно только отражает материю и из самого себя черпать сведения об окружающем мире не может. Возможно, кто-то усомнится в этом, возражая тем, что человеку присущи рефлексия, самопознание, осознание и переоценка своих ценностей, но это всё есть проявления уже наличия сознания, которое изначально человеку не присуще.
Говоря совсем просто, истина об окружающем мире черпается человеком не из сознания как такового, но из определенного взаимодействия между окружающим миром и сознанием индивидуума. Всего известно пять основных форм движения матери:
а) механическая форма — это перемещение различных тел в пространстве;
б) физическая форма — это изменение физических свойств предметов;
в) химическая форма — это различные химические превращения, изменение химического состава веществ;
г) биологическая форма — это процессы, присущие живым организмам;
д) социальная форма — это процессы и явления, происходящие в обществе.
Человек, как высшая форма материи, включает в себя все формы движения материи, но характеризуется именно социальной формой, поскольку она играет ведущую и определяющую роль в его существовании. Вообще говоря, мышление — это атрибут не отдельного индивида. Индивид только тогда начинает мыслить, когда он включается в процесс, которому мышление уже присуще по определению, для которого мышление является атрибутом. А мышление является атрибутом для культуры в целом, для человечества, для его способа существования.
Человек видит мир не только своими глазами, но и глазами, как минимум, тех людей, с которыми он каждый день общается, и, в конечном счете, глазами всего человечества. Отдельный индивид сам по себе не может являться субъектом мышления. Он является субъектом мышления только в той мере, в которой он осваивает достижения человеческой культуры.
Для подтверждения своих слов я приведу следующий факт. Все наблюдения за одичавшими детьми (человеческие дети, которые росли в условиях крайней социальной изоляции, без контакта с людьми с раннего возраста) показывают не только то, что взросление человека, развитие его головного мозга в отрыве от общества не приводит к возникновению мышления и обретению личности, но и то, что воспитанные вне социума дети уже никогда не станут людьми. Из вышеизложенного можно сделать вывод, что личность является совокупностью общественных отношений.
Но вернемся к первоначальному вопросу: «Почему люди теряют смысл жизни?» Поскольку личность формируется обществом, то причины тех или иных умонастроений стоит искать в общественных отношениях. Основа любого общества — это коллективная трудовая деятельность, поскольку общество для своего существования нуждается в ресурсах. Поэтому нам нужно обратить внимание на то, как устроено общество с точки зрения производственных отношений — то есть с точки зрения того, какие трудовые взаимоотношения господствуют в обществе. Сегодня в XXI веке мы живём при капитализме — таком общественном строе, при котором главенствует частная собственность на средства производства. Социум разделен на класс тех, кто владеет средствами производства, и тех, кто их не имеет и вынужден продавать свою рабочую силу, чтобы иметь средства существования. Таким образом, мы имеем общественное производство и частное присвоение. То есть абсолютное большинство имеет статус «пролетариата», статус наемного рабочего; положение человека, вынужденного продавать свою рабочую силу, мобилизуя для этого физические и умственные способности.
Поэтому нас интересует специфика труда при капитализме, ведь именно она в значительной степени определяет личность человека, ведь как минимум треть жизни человек проводит на работе. Так что шагом вперед в наших рассуждениях будет рассмотрение отношения рабочего к производству.
1. Труд является принудительным.
Господствующая идеология при капитализме гласит, что все сделки на рынке труда взаимовыгодны и абсолютно добровольны. Формально сделку подписывают обе стороны, но в действительности капиталисты, владея средствами производства, принуждают рабочего либо идти к ним в кабалу, либо умирать с голоду. Тот факт, что рабочий вправе выбирать своего работодателя, не снимает иллюзорности выбора, поскольку условия сделки устанавливаются в одностороннем порядке. Так что в лучшем случае пролетарий получает выбор среди большего и меньшего зла.
Поскольку труд является принудительным, в процессе такого труда человек отчуждается от своей личности, поскольку его физические и духовные силы отчуждаются на монотонную и нетворческую деятельность, не приносящую рабочему ничего, кроме скуки и отвращения.
Доля творческих профессий и работ, связанных с высокоинтеллектуальными и креативными задачами в общественном производстве крайне низка, поэтому данный тезис применим хоть и не ко всей, но к значительной части трудящихся.
Машинное производство относительно ремесленного само по себе обезличивает труд: продукт теряет отпечаток производителя, труд становится механическим процессом, продукт появляется только как совокупный. Отчуждение же труда не обезличивает само по себе, а противопоставляет продукт труда производителю — проблема отчуждения не в обезличивании, проблема отчуждения в том, что человек, производя все больше, не освобождает себя, а закабаляет еще больше, продукт труда становится враждебным рабочему. Например, для эпохи рабовладельческого общества этот процесс, очевидно, выступает в том, что рабовладелец на средства, созданные рабами, нанимает надсмотрщиков.
2. Продукт труда не принадлежит рабочему, что обессмысливает его трудовую деятельность, поскольку вместо результата своего труда он получает т.н. «эквивалент», которого должно хватать для удовлетворения физиологических потребностей его и его семьи. В ходе развития капитализма пролетариат расслаивается на рабочих и рабочую аристократию. Последние отличаются высоким уровнем дохода относительно основной массы пролетариев, но схожи непосредственной занятостью в производстве.
Процесс осложняется тем, что в рамках капиталистической системы объективно происходит вывоз капитала в страны «третьего мира» из-за различия в стоимости рабочей силы. Это означает, что «богатые богатеют, бедные беднеют» уже в рамках не только отдельно взятого государства, но и в планетарном масштабе. Отдельно взятые государства находятся в долговой яме у стран, составляющих ядро мировой капиталистической системы. А это значит, что помимо экономической власти над странами «третьего мира» крупнейшие империалистические державы имеют и серьёзное политическое влияние. В Норвегии среднемесячная зарплата — $5500, а в Таджикистане $120, в Германии — $4000, а в Грузии $420, в США — $4300, а в Нигерии — $36. Так что практически все рабочие стран «золотого миллиарда» являются рабочей аристократией, а значит, являются опосредованными соучастниками эксплуатации.
3. По мере накопления капитала, капиталист расширяет производство, увеличивая свою прибыль. В одном случае он перестает нуждаться в рабочей силе, поскольку направляет развитие по пути интенсивного фактора роста производства. В этом случае значительная масса рабочих выталкивается из производства и остается без работы, т.е. оказывается «излишней». Капиталисту выгодна конкуренция, поскольку рабочие вынуждены соглашаться на самые тяжёлые условия ради работы. Помимо классового антагонизма «пролетарий-капиталист», существует противоборство за «место под солнцем» между пролетариями. Если же капиталист направляет развитие производства по пути экстенсивного фактора роста, то производство переносится из одной страны в другую, а бывшие работники в западных странах, как правило, работают посредниками в купле-продаже (или близкими сферами), уборщиками и т.д.
Рынок труда и безработица усиливают объективную перманентную конкуренцию всех против всех, в частном случае — межпролетарскую конкуренцию.
4. Наконец, человек отчуждается от своей сущности. Сущность человека, как уже было выявлено выше, заключается в мышлении и социальности. Создавая ценности, человек сам теряет собственную ценность, становясь придатком машины, инструмента, орудия труда. Ритм жизни современного пролетария подобен ритму жизни шестерёнки в огромном механизме, ощущение бессилия и беспомощности перед перманентной и неизменной цикличностью работы и одновременным страхом потерять её доводит человека до отчаяния.
Таким образом, мы приходим к выводу, что уродство человеческой личности сообразно уродству общественного устройства. Наши страхи, слабости и пороки имеют точно такое же происхождение, как воля, сила и прочие добродетели: все это — результат индивидуального и коллективного опыта, который в значительной степени определён общественными отношениями.
Часть 2: Пляски на собственных похоронах
«Смерть каждого Человека умаляет и меня, ибо я един со всем человечеством, а потому не спрашивай никогда,
по ком звонит Колокол: он звонит по Тебе»
(Джон Донн)
Различные формы общественного сознания, порождённые экономическим базисом, то есть совокупностью производственных отношений, неизбежно отражают существующие в социуме противоречия, хотя зачастую и в неявном, скрытом виде. В первой части статьи я упоминал о трёх путях поиска смысла жизни: мещанстве, революции и саморазрушении. И если с первыми двумя более-менее ясно — одни выступают за сохранение существующего строя и видят смысл жизни в удачном приспособленчестве, другие, напротив, борются против сложившихся когда-то правил игры и противопоставляют им свои, то третья категория вопрошает первые две: «И ради чего всё это надо?».
Данная тенденция отчётливо прослеживается в искусстве, поэтому я хотел бы проанализировать наиболее ярких представителей «поэзии отчаяния» для того, чтобы понять основные мировоззренческие проблемы и определить то, как влияет на них экономическое устройство социума. Начнём.
Первыми будут «Макулатура» и «Ночные грузчики», работающие в жанре «экзистенциальный хип-хоп». Группы фактически ведут своё существование с 2007 года («Ночные грузчики) и 2009 года («Макулатура»), образованные Евгением Алёхиным и Константином Сперанским. Кафка, Достоевский, Камю в значительной степени повлияли на формирование взглядов коллектива, а в честь романа Чарльза Буковски было выбрано и одноимённое название для группы: «Макулатура». Их тексты отличаются обилием отсылок к различным произведениям кино и литературы, вплоть до самоцитирования. Творчество Алёхина и Сперанского так или иначе сводится к трём темам: противопоставление отдельного человека и общества, экзистенциальная лирика и критика различных пороков социума. Эти темы переплетаются друг с другом, используя при этом необычные художественные образы с целью вызвать у слушателя мощную рефлексию. В отличие от популярного хип-хопа, коллектив «Макулатуры» не стремится въесться в мозг слушателю своими треками, напротив, их творчество призвано максимально отстраниться от слушателя, оставляя его наедине с собой и своими демонами. И у них это получается.
«Кем я был и в кого превратился? На всю жизнь нам дано только местоимение.
Врождённое чувство своей избранности я потерял в прошествии времени.
Стало сложно отождествлять себя с тем парнем из диафильмов воспоминаний.
Каждый день – новая реинкарнация. На каком суку висит мой близнец вчерашний?
Повсюду искать доказательства своего бытия, по песчинкам его собирать…
Если я смертен — это глупый розыгрыш, если бессмертен, к чему этот маскарад?
Я устал разговаривать с чужими друзьями чужим ртом на чужом языке,
Хочу быть деревом, стоять там, где не достанут топоры людей, на одной ноге».
(гр. «Ночные грузчики», «Кто?»)
«Я выйду не в том городе, сяду не в тот троллейбус, приеду на улицу, где меня никто не ждёт.
Не в той квартире лягу в постель не с той женщиной, проживу чужую жизнь, меня положат не в тот гроб.
Кого я ненавижу, так это всех, кого я боюсь, так это каждого кретина.
Ни о чём не жалею и ни о чём не мечтаю, лишь бы из меня не вырос директор магазина».
(гр. «Ночные грузчики», «Экзистенциальное поражение»)
Первое, что сразу же бросается в глаза — это то самое отчуждение человека от своей сущности, выраженное, что важно, не в ощущении нереальности происходящего, но именно в чуждости, вплоть до чуждости своего собственного я. «Оно реально, но оно не принадлежит мне в полной мере, — как бы говорит автор, — а значит и мои мысли, и мои действия существуют как бы отдельно от меня». Автор чувствует всеобщую «неправильность» происходящего, но противопоставить что-то конкретное этому существованию не в состоянии, и потому вынужден лишь отталкиваться от очерченных границ этого «неправильного» — в данном случае от судьбы стать директором магазина (образ властной и мещанской жизни). Помимо этого, в тексте первой композиции указано, что отчуждение сущности человека не заложено в нем самом, но является приобретенным состоянием. Врожденное чувство избранности является ничем иным, как состоянием целостности, пусть и не оформленной в какое-то конкретное качество. Маленький ребенок, ещё не будучи сформированной личностью, является в этом смысле более целостным, нежели взрослый человек, который прошёлся по конвейерной дорожке общественного производства и вследствие этого воспринимает себя и мир фрагментарно и обрывочно. Но казус в том, что отчуждение здесь воспринимается не как последствие классового антагонизма в обществе, а как результат изучения общества и переосмысления ценностей. То есть, по сути, это пересказ Екклесиаста:
«И предал я сердце моё тому,
Чтобы познать мудрость
И познать безумие и глупость;
Узнал, что и это — томление духа.
Потому что во многой мудрости много печали;
И кто умножает познания, умножает скорбь».
(Ветхий Завет, Екклесиаст 1:17-18)
И это не случайное совпадение. Читаем дальше:
«И увидел я, что преимущество мудрости перед глупостью такое же, как преимущество света перед тьмою:
У мудрого глаза его — в голове его, а глупый ходит во тьме; но узнал я, что одна участь постигает их всех.
И сказал я в сердце моём: «и меня постигнет та же участь, как и глупого: к чему же я сделался очень мудрым?» И сказал я в сердце моём, что и это — суета;
Потому что мудрого не будут помнить вечно, как и глупого; в грядущие дни всё будет забыто, и увы! мудрый умирает наравне с глупым.
И возненавидел я жизнь, потому что противны стали мне дела, которые делаются под солнцем; ибо все — суета и томление духа!
И возненавидел я весь труд мой, которым трудился под солнцем, потому что должен оставить его человеку, который будет после меня».
(Ветхий Завет, Екклесиаст 2:13-18)
Таким образом, бессмысленность существования, потеря смысла жизни — это вовсе не прерогатива изнеженного благами цивилизации XXI века, что видно по словам царя Соломона в цикле ветхозаветных книг, написанных, по оценкам экспертов, в третьем веке до нашей эры.
На страницах этого произведения отчаяние, разочарование в жизни, скука и одиночество соседствует с отвращением к труду, накопительству и целеустремленности. Царь Соломон критикует и мудрость, и глупость, и благое дело, и отвратное за суетность, бессмысленность происходящего. Единственное, что имеет хоть какой-то смысл — это Бог, находящийся в роли наблюдателя.
Коренная проблема с мировоззрением отчаяния, если говорить о надстройке, конечно, лежит вовсе не в «излишней мудрости», а, напротив, в её недостатке. Тотальное отрицание неприкосновенных авторитетов, догматов и вызубренных истин это, безусловно, шаг вперёд по сравнению с людьми, воспринимающими мир в упрощенной, во многом мифологизированной и не поддающейся скепсису парадигме. Развитие самостоятельной личности в том и состоит, чтобы из первичного состояния мышления взять за фундамент мысль о существовании истины, а на втором этапе отвергнуть догматы и потребовать необходимость каждую конкретную истину доказать.
Третий же этап синтезирует две предшествующие стадии, воссоздавая при этом критерии истинности для мышления, доходя тем самым до полноценного научного мировоззрения. Третий этап в развитии мышления характерен системностью и целостностью знаний, которые находятся в постоянном изменении, стремясь наиболее верно описать действительность. Философия отчаяния же, останавливается на второй ступени, но вместо того, чтобы идти дальше возвращается к первому этапу, не в силах прийти к научному осмыслению общества и вынужденная прибегать к различного рода догматам, путанице и логическим ошибкам.
«Парламент не место для дискуссий, моющее средство
Дороже моей жизни, продал задешево детство.
Сегодня со своими верными друзьями пропил
Это Берт с улицы Сезам и мистер Пропер».
(гр. «Макулатура», «Вся Вселенная»)
По этому отрывку становится понятно, что детство в воспоминаниях остаётся для людей в искажённом, безобразном виде. Конкретно здесь образ детства, воплощённый в персонаже телепередачи «Улицы Сезам», соединяется с мистером Пропером — символом потребления, рекламы и коммерции. Детство для героя произведения превращается в товар, причём дешёвый, который ему остается только продать. В данном случае мы имеем тотальное проецирование товарно-денежных отношений во все глубины человеческой личности.
В творчестве «Макулатуры» также прослеживается остросоциальная тематика.
«Похороните меня в книге жалоб,
На телефонном проводе повешайте,
В ад отправьте по почте.
Я не отстоял в очереди, не получил справку.
Считать себя человеком не имею права»
(гр. «Макулатура», «Справка»)
«Индустрия радости: для улыбок детей не жалко.
Позавчера конфетчицу на треть затянуло в мешалку.
Распоряжение начальства: вымести то, что осталось
И запускать конвейер, иначе не успеем с заказом.
Виновные будут наказаны премиями урезанными,
Подарком на новый год кому-то станет блестящий протез»
(гр. «Макулатура», «Будни»)
Авторы не стесняются бичевать отрицательные проявления капитализма — бюрократизацию, ужасные условия труда, несправедливость, произвол силовых структур, продажность. Особенность критики заключается даже не в том, что они допускают стандартный недостаток критических реалистов — верно указать на гнойники общества, но не объяснить, в чём заключается причина проблем, не установить диагноз и методику лечения. Нет, особенность критики «Макулатуры» в другом: грязь общества показывается с целью очернить не столько капиталистическую действительность, сколько очернить человека как такового. Критика оказывается перевёрнутой с ног на голову. Вместо того, чтобы показывать язвы общественного устройства как первопричину человеческих пороков, авторы, наоборот, берут за отправную точку несовершенство человека и показывают проявления этого несовершенства на примерах того же полицейского произвола, продажности деятелей культуры и искусства и т.д.
Для ненаучного сознания характерно манипулирование «человеком вообще» как некоторой константой, со всеми психическими свойствами, и выведение из «природы человека» всех социальных явлений. Для буржуазной идеологии это более чем нормально. Ближайшей аналогией этому является утверждение, что бедные являются бедными потому, что таковы по природе своей, «нет предпринимательской предрасположенности», «не настроены на позитив» и т.д.
«Если я смертен – это глупый розыгрыш, если бессмертен, к чему этот маскарад?»
В данной фразе заключён краеугольный камень философии отчаяния. Логика здесь такова: «Жизнь конечна. Человек рождается, бредет по своему жизненному пути, изредка оглядывается назад, ставит перед собой какие-то цели, некоторые из них он достигает, другие же навсегда остаются для него всего лишь обманчивым миражом. Человек задает себе вопросы, но находит ответы лишь на крохотную часть из них. Всё идёт привычным чередом до тех самых пор, пока смерть, наконец, не настигает его. После этого неумолимое время стирает следы его существования. Был человек, и нет человека — в глобальном масштабе ничего не изменилось, не осталось памяти, знаков, следов его существования. Нет большой разницы между тем, жив я, мёртв или ещё не родился, а потому смысла жизни нет, и не может быть». Корни такого мировосприятия, если следовать из наших рассуждений, кроются в атомизированности общества, что является следствием существования частнособственнических отношений. Потому отношение к смерти у человека, воспринимающего уродливость настоящего дня как данность, как обязательный атрибут бытия, а не как временное, преходящее явление, присущее конкретно этапу классового общества, однозначное. Смерть для него есть однозначный конец, обесценивающий жизнь, поскольку индивид существует обособленно от общества, что не позволяет ему обессмертить себя в общественном бытии. Причина невозможности обессмертить себя в общественном бытии кроется в отчужденности основной социальной функции — труда; человек трудится, но трудом реализует чуждые ему цели и задачи.
Поскольку индивид вынужден жить в системе, которая противопоставляет индивидуальные и коллективные интересы, то сама мысль о смерти является для него одновременно и трагедией, и облегчением. Трагедия заключается в неразрешимости этого конфликта, облегчение — в снятии с себя ответственности за попытку разрешить этот конфликт. Но дело состоит в том, чтобы создать для личности такие условия, чтобы смерть являлась не отрицанием, а составной частью этого самого смысла жизни, ведь человек — это социальная форма материи, конечная (индивидуальная) и условно бесконечная (общественная). Каждый из нас, будучи дискретной единицей в непрерывно развивающемся человечестве, состоит из праха, пепла и стихов давно ушедших поколений. Вся наша культура, мысли, идеи, мечты, сожаления и страдания являются по совместительству отголоски жизнедеятельности наших предков. Так что мы отчасти являемся продолжением их жизни. В этом и состоит идея бессмертия — оставить после себя значительный вклад в обществе, благами которого будут пользоваться грядущие поколения, пронося наши незримые имена сквозь столетия.
Следующая в списке группа — «Он Юн», образованная в 2012 году, играющая абстрактный хип-хоп. От «Макулатуры» и «Ночных грузчиков» она отличается ярко выраженной социальной направленностью:
«Не нашедшие себя ни в прошлом, ни в настоящем,
Пятидесятилетние подростки с фенечками.
Если в девяностые не сыграли в ящик,
То сегодня спиваются, как Ерофеев Венечка.
Они всегда находят повод выпить.
Чем не повод: свадьба племянницы Ринго Стара?
Больше гопников я ненавижу лишь хиппи,
Грязных, задроченных, старых.
В восьмидесятые не хотели работать руками,
И придумывали всяческие оправдания своей лени.
Бренчать на банджо легче, чем стоять за станками.
Прикрываясь тем, что не нравится Ленин,
Но когда Гребенщикова выгнали из комсомола,
Пригрозив, что отчислят из института бесплатного,
Подал жалобу будущая звезда рок-н-ролла.
Блять, подал жалобу! И был принят обратно.
Они слушали «Битлз» по радио «Свобода»,
В джинсах и пластинках видя жизни смысл.
Мы потеряли образование, космос, заводы,
Получив взамен альбомы «Аквариума» и «Алисы».
(гр. «Он Юн», «Никогда не верь хиппи»)
Помимо критики в адрес худшей части советской интеллигенции, продвинутой молодёжи и т.д., здесь очевидно проглядывается новый конфликт отцов и детей, навеянный уже не столько идейными расхождениями (хотя, безусловно, ими тоже), сколько предательством перестроечного поколения. Предательством сегодняшних пятидесятилетних подростков, которые не попытались спасти один из самых грандиозных экспериментов не только в истории России, но и всего мира, посчитав, что джинсы и пластинки важнее космоса, образования, заводов, Будущего. Разумеется, причины крушения СССР находятся в области некомпетентности партийной верхушки, деградация которой с годами эволюционировала от редких ошибок в области ведения хозяйства и частных политических решений до полного отказа от курса, намеченного большевиками в первой половине XX века. Предательство советских хиппи обернулось для большинства граждан страны суровой капиталистической действительностью, которую исчерпывающе характеризует фраза Чубайса о том, что вымирание десятков миллионов, не вписавшихся в рынок — обычное дело. Естественно, хиппи, не единственные, кто предал своё будущее и будущее своих детей и внуков, но они — яркий пример тех индивидов, которые вместо того, чтобы собственными силами устранить зревшие в СССР негативные тенденции, поддались на алкогольно-наркотический бунт во имя 20 сортов жевательной резинки и самиздатовской макулатуры. Предательство тут в большей степени заключается в предательстве самих себя, поскольку жить в обществе победившего капитализма пришлось, как нетрудно догадаться, им самим:
«Мои соседи — бывшие хиппаны —
Так и не поняли, как их обманули.
Прошло бабье лето свободной любви,
«Битлз» и «роллингов» не привезли,
А что там ещё сжевала бобина
Уже и не вспомнить.
Жизнь оказалась не такой уж и длинной
Только на Пушкинской десять
Уже сугубо декоративный
Васин с макетами возится
В своей перманентной депрессии.
Ему регулярно заносят
Лекарство от гриппа
Прошло тридцать лет
Непрерывного трипа
Немногих не отпустило
Весь тусыч сорвался с перинных
На Смоленское, Охту и Южное
Жалость тут не уместна».
(гр. «Он Юн», «Никогда не верь хиппи»)
Творчество «Он Юн» насквозь пронизано остросоциальной тематикой. Экзистенциальные мотивы в данном случае играют роль скорее эстетики, нежели чёткой мировоззренческой позиции:
«Мне всегда нравились такие пары, как эта,
По-настоящему любящие, по-настоящему смелые.
Что там твои Ромео и Джульетта?
Их-то никто не приговаривал к расстрелу.
Сначала им предлагали уехать в больницу:
Все-таки больные пожилые люди.
Но только презрение было в их лицах:
Хотят судить, пускай судят.
Он иногда по руке её гладил
И до конца был с нею честен.
Они не просили пощады,
Но просили расстрелять их вместе.
И солдаты тогда не жалели патронов,
Звучали выстрелы страшные и резкие,
Я всегда мечтал жить как Лимонов,
И погибнуть как Чаушеску».
(гр. «Он Юн», «Больше нет»)
Парадоксально, но расстрел здесь возведен в ритуальное самоубийство во имя любви совершенно не случайно. За фасадом героизма, революционности и самопожертвования скрывается обоюдное внутреннее желание самих жертв в таком исходе. Конечно, можно объяснить это простым альтруизмом и идейной самоотверженностью, верностью своим идеалам, если бы не данные строки:
«Горит огнем многоэтажка, где я
Не куплю себе квартиру никогда
Без света лестница
Так интересней и не продохнуть
От похоти и лести пока не скрипнут двери
В наши с тобою расписные интерьеры
Мы будем вместе, я обещаю, на всегда
А вечером красиво
Будет падать тень на стенки
Соседи сверху смотрели в телеке
Как падают на города и села атомные бомбы
А мы так молоды, я знаю, мы состаримся
И нас не расстреляют как Чаушеску
И как Лимонов одиноки не останемся
А я еще не разу не держал тебя так крепко
Привет, дветысячи четыре дробь тринадцать
Наш адрес в клетках в сотнях тысяч бланков
Под пластиковым кожухом, на скрепках».
(гр. «Он Юн», «Больше нет»)
Здесь присутствует явное противопоставление скучной и серой жизни, которая заключена в клетку, в сотню тысяч бланков, в числа 2004/2013 под пластиковым кожухом и революционной романтики — вспышки огня, согревающей, ослепляющей и, конечно же, мимолётной, недолгой и кратковременной. Для того чтобы понять мотивацию данных героев, стоит понять само содержание любви в капиталистическом строе. Говоря о любви, в данном случае, я имею в виду любовь к другому человеку, любовь к личности. Я разделяю любовь и страсть как совершенно отличные друг от друга понятия, хотя и не отрицаю, что любовь и страсть вполне могут идти рука об руку в отношениях. Человек тем сильнее нуждается в страсти, чем сильнее испытывает на себе бремя всеобщего одиночества. Страсть — это симптом общественной болезни. Пылкая любовь в этом отношении ничем не лучше дурмана — не важно, религиозного или растительного происхождения, ничем не лучше доведенных до крайности сторонних увлечений вроде игромании и спорта, моды и искусства — любого явления, которое используется как «спасительный» мостик от реального мира к виртуальному. Страсть, как и прочие формы эскапизма, может взрастать лишь на пригодной для неё почве, следовательно, при общественном устройстве, в котором частная собственность на средства производства устранена, исчезает сама почва для формирования у человека стремлений сбежать от реальности. Судьба же любви при капитализме трагична во всех отношениях.
Как уже было сказано, личность при капитализме испытывает на себе различные виды отчуждения, поскольку перманентно вовлечена в общественное производство, основанное на частной собственности. Любовь к личности, как высшее проявление человеческих отношений, обречена, поскольку она есть не нечто отвлеченное от общественного бытия, а напротив, есть также порождение как культурно-исторических факторов, так и экономической структуры общества. При товарно-денежных отношениях люди в своей массе низведены либо до рабочего скота, придатков к механическим аппаратам, болванчиков, выполняющих бессмысленную во всех отношениях работу, конкурентов за место под солнцем, врагов; либо до толстосумов, чья жизнь сведена к простому денежному накопительству, которое способствует личностной деградации не меньше, чем 8-часовая пятидневка у станка. Любовь, как и прочие чувства, несут на себе отпечаток общественного бытия. Любовь низводится до уровня страсти посредством превращения её в товар, пусть и нематериальной природы.
Любовь, таким образом, является тщательно замаскированной услугой, а сам брак — узаконенной формой проституции. Конечно, по сравнению с предыдущими столетиями, оба субъекта брака в первом мире стали экономически самостоятельными, то есть и женщина, и мужчина в принципе могут выжить и даже воспитать ребёнка, не имея спутника/спутницы жизни. Да, в сравнении со старым капитализмом, когда брак выполнял в первую очередь экономическую и потомственную функцию, а вовсе не функцию личностной самореализации, в передовых странах многое изменилось. Но ни уровень жизни, ни относительно уравненный правовой статус мужчин и женщин не решил проблему тотальности одиночества, а напротив, скрыл её. В РФ, например, по данным Росстата на 2010 год был пик разводов, когда на 185 тыс. 969 браков было зафиксировано 153 тыс. 406 разводов. Это составляет 83%. И это без учёта распадов фиктивных браков, сожительств и т.д. Коэффициент разводов в США равен 53%, и на протяжении целого ряда лет он только растёт. В Бельгии, граждане которой считаются одними из самых богатых в Евросоюзе, острота жилищной проблемы намного ниже, чем в России, зато разводов существенно больше. Здесь значение коэффициента поднимается до рекордных 71%. Любовь, существуя в товарно-денежных отношениях, так или иначе приобретает соответствующую форму, становясь гадкой карикатурой на те представления о ней, что формируются у людей с младых лет. Почему люди расстаются даже в «благополучной» среде, когда живущие вместе сходятся скорее на личных интересах, а вовсе не на почве покупательной способности человеческой жизни, как это было в рабовладельческом строе, не на основании решения родителей в жесткой иерархической системе сословий при феодализме и вовсе не на основании экономической выгоды/целесообразности, как это было при «старом добром» капитализме? Не беря в расчёт различного рода девиации, вредные привычки и материальное неблагополучие, самыми распространенными ответами являются скука, потеря интереса ко второй половине, недоверие и ревность.
Тут мы сталкиваемся с интересным аспектом отношений: в них можно выделить две отчетливые составляющие — объективную и субъективную. Объективная составляющая заключается в характере отношений, произрастающих из общественного бытия. Субъективная же составляющая есть поведение субъектов взаимоотношений, то есть действия, ускоряющие или, наоборот, замедляющие распад, разрушение любовных отношений. Естественно, что гармоничное развитие обоих личностей в моногамных отношениях противодействует возникновению рутины, скуки и «остыванию». То есть, попросту говоря, любовь уже в самом зачаточном состоянии содержит в себе направление к неизбежной гибели, поскольку она требует для себя полноценную личность, не запятнанную и не сгубленную отчуждением. То, что существовало прежде и сейчас, в основе своей есть суррогат любви, который, хотя и приобретает с историческим развитием все больше и больше черт, присущих истинной любви, подобраться к ней без снятия капиталистических противоречий не в состоянии. Именно поэтому в песне «Больше нет» группы «Он Юн» герои выбирают расстрел: эта альтернатива угрюмому и натянуто-приторному существованию, отравляющему их жизни, намного привлекательнее. Насыщенный глубокими переживаниями и активными действиями короткометражный фильм с возвышенно-горьким финалом всегда предпочтительнее вечного в своей однообразности драматической ситуационной комедии о людях, чья жизнь отвратительна в безмерной пошлости и уродливой во всех проявлениях «правильности».
http://compaper.info/?p=6548